Проект Арт-берег дал возможность всем жителям Учмы почувствовать себя не брошенными – получилась психологическая разгрузка. А это гораздо лучше, чем когда люди, чувствуют себя никому не нужными и пьют с горя. Насколько приятнее, когда они улыбаются и делают из покрышек лебедей. Есть и неожиданный эффект от творчества: в Учме все бросили пить, стали украшать свои дворы, сообща сделали мостки для купания.
Во время пандемии коронавируса закрылись музеи во всем мире. Это оказалось тяжелым испытанием даже получающих государственное или спонсорское финансирование. Что уж говорить о небольших частных музеях, существование которых напрямую зависело от числа посетителей, от выручки. О том, как в эти месяцы выживают негосударственные музеи, как и на что можно заменить поездки по стране и почему в одной небольшой деревне неожиданно все бросили пить, мы говорим с директором комплекса "Учма музейная" Еленой Наумовой.
- Выживают с трудом. Я знаю много музеев, которые сейчас оказались на грани закрытия именно по причине коронавируса. Особенно сильно это сказалось на летнем сезоне, когда обычно люди, привыкшие к внутреннему туризму, ездят по стране. Нас немножечко спасает то, что музей – это наша большая игрушка. Говорят, чем старше человек – тем у него глобальней игрушки. Вася начал создавать музей вообще непонятно для кого, потому что тогда здесь даже дорог не было. Потом, когда я приехала, и мы стали расширяться, и делать новые экспозиции, появилась дорога. Но мы все равно похожи на двух идиотов, которые строят музей для себя. Что значит для себя? Мы создаем его на свой вкус, то есть делаем музей, который должен в первую очередь понравиться нам.
- Ты хочешь сказать, что вам было все равно, понравится ли он тем, кто станет приезжать?
- А мы не знали, будет ли кто-то приезжать. Мы делали музей, которых довольно мало: это не развлекательный центр. Сейчас очень любят устраивать развлечения в музеях, а мы хотели сделать музей, приближенный к естественному образу жизни. Я потом поняла, почему. Однажды я оказалась в Швейцарии в городке Орб в кантоне Во, где совершенно фантастические древнеримские мозаики. Музей находится в чистом поле: на небольших бетонных павильонах висят амбарные замки. Чтобы попасть внутрь, нужно пойти на ближайшую ферму, отвлечь мужчину, который в этот момент разгребает навоз или доит коров. Он вытирает руки, говорит, что за билет надо положить столько-то евро в коробку на стене и выдает ключи от амбаров. Иди и смотри. И этот мужчина связал для меня времена: время, которое мне непонятно, с сегодняшним днем. И подсознательно мне хотелось сделать музей, который тоже свяжет времена. А такое можно сделать только натуральным образом. Нельзя реконструировать прошлое. Нельзя надеть сарафан, изображать, что ты сеешь или жнешь и считать, что таким образом ты связал времена. Лучше использовать современные материалы и современные средства трансляции информации и рассказывать на языке, понятном сегодняшнему гостю. Так он лучше прочувствует прошлое.
А поскольку музей "для себя", мы предполагали, что это будет некоммерческое предприятие. Что к нам будет приезжать совсем немного людей, которые разделяют нашу точку зрения. Поэтому мы всегда находили другие способы зарабатывать. И в этом смысле нам легче. А если вдруг появлялось большое количество гостей, и с ними приходили какие-то финансы, мы рассматривали их как бонус, а не как самоцель. Конечно, у нас есть аренда, которую мы должны платить, налоги. У нас ежегодные затраты на реставрацию зданий, на реставрацию экспонатов. Грубо говоря, мы должны косить траву, продавать сено и на эти деньги содержать музей. Тем не менее наши затраты несоизмеримы с теми затратами, когда музеи платят зарплату сотрудникам. У нас нет сотрудников. С одной стороны это плохо, потому что вдвоем мы едва справляемся. С другой стороны, мы не отвечаем за других людей. И нам не стыдно, что мы не можем кого-то прокормить.
Каждый год мы ездили в экспедиции, чтобы пополнить наши коллекции (мы это тоже считаем музейной деятельностью). В этом году не поедем – нет средств. Соответственно, не пополним коллекции и не получим новые знания. И не сможем заказать платные материалы в архивах. Но, в нашем случае это не катастрофа. Это, скорее, остановка. Будем надеяться, что на следующий год наберем денег и доедем до тех мест, куда хотелось бы доехать ради развития музея.
Существенные затраты требовались на перевоз зданий. Раньше, если кто-то предлагал старое здание – амбар 19-го века или что-то другое (у нас есть на примете такие), мы могли их перевезти. В этом году мы притормозились. И не исключено, что тот амбар, который мы приглядели, к следующему году рухнет. В этом смысле у нас нет денег.
Мы стараемся каждый новый сезон делать что-то абсолютно новое. В этом году мы не сможем подготовить новых экспозиций, к чему наши гости уже привыкли. Но очень приятно и радостно, что люди понимают, каково наше положение: мы как будто замерзли и ждем, когда оттаем.
- Ты сказала, что вы не участвуете в представлениях ряженых. Для музея это солженицынское "Жить не по лжи"?
- Я не люблю Солженицына, поэтому я не могу его осмыслить. Мне кажется, он тоже по лжи жил. А кто такую фразу произносит, должен быть кристально честным. Ряженые – сложная вещь. Потому что огромное количество людей любит отдых с ряжеными. И есть масса удачных примеров, когда ряженые хорошо «наряжаются.» Например, в Мартынове музей кацкарей, где коменничают (разыгрывают комедии), используя старые традиции. И у них достаточно тонко это сделано. Есть прекрасное Семенково в Вологодской области, где ставятся спектакли по судейным (судебным) делам, там тоже наряжаются. Коломна в этом смысле выдающееся место – они очень тонко чувствуют материал, и слово "ряженые" здесь не обидно. Но это театрализованные постановки.
- По отношению к театру, слово "ряженые" действительно не обидно, скорее закономерно.
- Да, оно закономерно, потому что на любой спектакль артисты наряжаются в костюмы. Но сейчас музееведы обсуждают, какие организации можно причислить к музеям, а какие совсем не подходят. И это очень тонкий вопрос. Бесконечное клонирование штаб-квартир баб Яг не может называться музеем, потому что в музее должны быть аутентичные экспонаты и настоящая история. Скажем, наш Музей "Дыр и заплат" скорее коллекция, хотя он называется музеем.
- А как еще ты можешь назвать место, в котором собрана коллекция? Только музей.
- Почему? Коллекционный зал. Выставка. Экспозиционный зал. Что касается Учмы, артефактов у нас немного, но они есть. Но главное у нас – нематериальное наследие, которое теперь тоже музеефицировано: это рассказы местных жителей, их воспоминания, ассоциации. Мы собираем не только рассказы о предметах и не столько о предметах, но рассказы о привычках, об эмоциях, переживаниях. О той стороне человеческой жизни, которую сложно музеефицировать. Предметы у нас тоже есть, но мне кажется, что предметы, подкрепленные частными рассказами, складываются в единую большую историю страны того времени. Они описывают эпоху. Именно так мы и выстраивали музей. В большинстве случаев краеведческие музеи построены по одному стандарту: витрина с прялками и подпись – прялка из такого-то места, такого-то человека, сделана тогда-то. Я сама не очень хорошо воспринимаю такие экспозиции. Мне интересно посмотреть на хорошие прялки. Но это довольно быстро улетучивается, потому что, когда я вижу такую коллекцию, у меня не возникает мысли о жизни.
А мы хотели сделать музей (и у нас почти получилось), где в процессе просмотра человек не только знакомится с тем, чего он не видел, но и экстраполирует увиденное на свою жизнь, и начинает задумываться о своем месте в жизни. У него появляется возможность сделать глоток воздуха, остановку, подумать о себе самом. Конечно, это не попкультура. Такой музей рассчитан не на всех подряд, а на тех, кто желает не только отдохнуть, но и подумать. О себе в том числе. Поэтому нам довольно сложно найти экскурсоводов в наш музей. Как правило, люди, которые работали раньше в классических музеях, начинают описывать предметы. А у нас не на предметах построено, а на историях, в которых переживания. К счастью или к несчастью (на этот год к счастью) у нас нет штатных сотрудников именно потому, что мы не смогли таких найти. Но мы ни за кого не отвечаем, кроме себя самих. Конечно, у нас есть обязательства перед гостями, которые ждут нашего развития, его не последует в этом году. Зато в голове роится масса идей: чего делать, как жить дальше. И я надеюсь, что мы это осилим. Потом. Сейчас не можем.
- Ты постоянно возвращаешься к нематериальным ценностям, к нематериальной части музея. Вернее говоришь, что это главная составляющая музея. Нет ли задумки перейти в интернет-пространство? В связи пандемией многие музеи именно так и поступили.
- Да, это было бы интересно, и мы сейчас переделываем сайт...
- Но сайт – это не совсем тоже самое, что виртуальный тур.
- На сайте будут отдельные проекты, связанные с нашим нематериальным наследием. И мы потихоньку начали вести экскурсии параллельные основной теме. Живя в деревне мы с Васей (Василий Смирнов — основатель Музея Кассиановой пустыни, житель села Учма, муж Елены Наумовой), получили счастливую возможность выходить из дома во время пандемии (с другой стороны здесь совсем нет медицины, поэтому мы шарахались от всех людей, понимая, чем чреват любой контакт).
И мы ходили в лес. А поскольку Вася – бывший лесник, причем не просто лесник, а человек-наблюдатель, его всегда интересовали неожиданные вещи. Например, почему здесь такие кочки и такие ямы, а в другом месте их нет. Он шел в архив и обнаруживал, что на этом месте стояла деревня. Тогда он продолжал дальше искать – кто там жил – находил сведения. И мы ходили по лесу, а он рассказывал о жизни тех людей, которые когда-то жили здесь. Ведь известно, что все леса, все земли уже пройдены до нас. Конечно, Вася не все помнит, потому что собранные им сведения он нигде не записывал. Тем не менее, то, что он помнит, мы решили превратить в виртуальную программу о взаимодействии природы и человека: о том, как природа показывает следы человека, как человек влияет на природу и как природа влияет на человека. В результате у нас появилась рубрика "Диалоги с лесом и рекой", которая теоретически могла бы перейти в самостоятельную экспозицию, но мы оставим ее виртуальной. Теперь это тоже наша музейная деятельность – пандемия нас к ней подтолкнула. Тем более, что последние годы наши гости постоянно просили экскурсии по лесу
- Экскурсии по лесу раньше просили или в этом году?
- Раньше. Так что прогулки – ответ на запрос. В музее мы это показать никак не можем, фотографии ничего не передают, а на местности все видно. Поэтому мы стали делать небольшие видеорепортажи. По тому, какой был отклик на "Диалогами с лесом и рекой", мы поняли, что это действительно людей интересует. Тем более, что мы попали в тот момент, когда люди не могли выйти в лес, не могли, к сожалению, увидеть весны. Возможно позже мы будем делать подкасты: нематериальное наследие передается словами, и у нас накопилось огромное количество записей рассказов людей по разным темам. Я старалась записывать не только как люди работали, но как они жили, местные традиции. У нас есть экспозиция "Старухи о любви", которую довольно легко перевести в виртуальное пространство. Другие темы, которых мы касались – детские игры, детские страхи, воспоминания. В каждой такой части можно сделать прекрасную виртуальную историю. Реальную невозможно в связи с ограничением пространства. В этом смысле виртуальное пространство гораздо шире, у него больше возможностей.
У нас была дилемма: с одной стороны мы можем что-то показать, а с другой стороны не хотелось дразнить людей – мы можем, а вы нет. И когда мы все-таки решили попробовать, то увидели, как много людей хочет погулять по лесу. А те кто не хотят, могут не подписываться. Виртуальное пространство хорошо тем, что у человека есть выбор. Он посмотрел первые 30 секунд и либо увиденное его устраивает, либо нет. А когда приезжаешь в музей, выбора нет. Так что это очень интересная тема. К сожалению, нас всего двое, нас не хватает все развивать. Надеюсь, что Саша (дочка) созреет и подключится к виртуальным историям. Тем более, что молодежь привыкла к виртуальному миру. Хотя в прошлом году наша музейная аудитория сильно помолодела: к нам стали приезжать люди 25-35 лет – самая сложная публика. Видимо слухи дошли, и к нам поехали люди, которые ходят в антикафе, антимузеи. Наверное мы приблизились к этому "анти".
Кстати, к выживанию. Меня изумили наши посетители. Они, конечно, радуют всегда, и когда подписываются на новости музея и добавляются в друзья в социальных сетях. И потом, когда комментируют наши записи, вспоминают, как ездили – участвуют в жизни. Но в прошлом году появились молодые люди, которые писали мне лично, и весь год нас с Васей поддерживали, потому что зимой мы не работаем, и вообще работа в уединении и вдвоем порой заводит в тупик, приводит к выгоранию и усталости, к нежеланию шевелиться дальше. И в этот момент силы дают посетители. Они отнимают силы, но они и дают их. А в условиях пандемии несколько человек приобрели пожизненные билеты. Одна чудесная дама, назову ее Лариса, переводила нам со словом "подарок" приличные для нас суммы, и мы сделали для нее специальный сертификат для бессрочного посещения наших экспозиций в любое время суток.
- Даже ночью?
- А мы водим в амбар "Старухи о любви" ночью при керосиновых лампах. И вообще у нас музей работает до последнего посетителя. Если нам заранее позвонить и договориться, что вы приедете в 9 часов вечера, мы примем. Другое дело, что в июне в это время светло, а в августе уже темно, и всей красоты не видно. Но, тем не менее, мы идем на такие шаги, потому что часто люди гуляют по Угличу или по Мышкину, наполняются своими эмоциями и впечатлениями, потом идут ужинать, а вечерних развлечений не так много в городах, и как проводить вечер – непонятно. И люди нам звонят и просят: давайте мы к вам после ужина приедем. Такое бывает. Потому что я специально говорю, что люди у нас – не посетители музея, а гости Учмы. Даже если мы первый раз видимся, мы к каждому человеку относимся как к гостю, потому что всегда стараемся поставить себя на место каждого. Я всегда себе представляю, что если я позвоню в музей или на выставку и скажу: а можно мы приедем в неурочный час, и мне скажут — можно, и я получу полноценную экскурсию и разговор, я это место запомню на всю жизнь. И мы хотим, чтобы Учма запомнилась на всю жизнь. Считается, что любое место особенное, но Учма дает силы. Не зря же на автобусной остановке у нас долгие годы была надпись "Учма – сила". Наверно дети написали, так устами младенцев главное и сказано. И мы хотим, чтобы для людей думающих, нуждающихся в остановке и размышлениях, Учма стала местом силы. Поэтому нам все равно, во сколько к нам приезжают. Мы готовы.
- Понятно, что ваш музей – это ваша частная проблема. Тем не менее, все же спрошу: государство поддерживает небольшие частные музеи во время коронавируса?
- Государство – это вещь абстрактная. Другие музеи немного поддерживают: дают рассрочки платежей по налогам, по отчетам время продлевают. Но поскольку у нас нет такой проблемы как аренда и налоги (аренда есть, но мы справляемся), то финансовой помощи нет. А для некоторых маленьких музеев отсрочка по налогам – существенная помощь. Но есть фонды. Например, благотворительный фонд Владимира Потанина, который более чем прилично себя ведет в этой ситуации. Выиграв конкурс в номинации "Музейный десант", я – стипендиат личного гранта, и мне оплатили поездку по нескольким европейским музеям. Из-за пандемии это оказалось нереально, и меня очень приятно удивило, что мне не только продлили использование этих финансов, но еще и сказали, что если вырастут цены, они готовы это компенсировать. Очень по-человечески получилось. Сейчас этот же фонд объявил новый конкурс для поддержания музейных работников. И это очень важно в тот момент, когда у людей опустились руки. И даже если музей не выигрывает конкурс, человек разрабатывает новые проекты.
По моему опыту, когда человек пишет заявку на конкурс, у него в голове очень многое структурируется, появляются новые видения, новые задачи возникают, иногда меняется тактика и стратегия. Находишь в своей деятельности слабые места и постепенно начинаешь исправлять. И конкурс для поддержания музейных работников из числа важных дел, потому что ты тратишь время и силы на созидание. А именно это нас держит на плаву. В прошлом году мы выиграли гранд фонда Тимченко на создание культурного центра "Арт-берег Учма", это работа с местным населением. Наш музей находится в маленьком селе, в котором летом в лучшем случае живет 100 человек, а зимой совсем мало, и люди здесь оторваны от мировых тенденций. Но растут дети. Они из простых рабочих семей, и у них есть вариант либо смириться с этим и плыть по течению, повторяя судьбу (иногда не очень удачную) своих родителей, или задуматься, что бывает более красивая жизнь. И это не значит, что они должны под нашим влиянием куда-то переехать, потому что человек красит место. В прямом смысле тоже красит. Поэтому мы закупили краски, глину, много всяких подручных материалов, оборудование, столы, палатки. К нам приезжали волонтеры, в том числе именитые, они стали работать с детьми – творить, рассказывать, вести семинары – всесторонне развивать. И дети очень хорошо на это откликнулись. Через несколько дней откроется выставка детских рисунков (она будет проходить на улице, так как мы не хотим оказаться в закрытом помещении).
Я начала с того, что нас держит не только благодарность со стороны детей, мы видим, что дети запомнят, что они росли в особенном месте, где ими занимались, где им уделяли внимание, где их любили, где им давали возможность творить. И это получилось в Арт-береге "Учма". Творчество – это великая сила! Оно ненавязчиво делает образовательный процесс гораздо более интересным. И не только образовательный. Наш проект дал возможность всем жителям Учмы почувствовать себя не брошенными – у них получилась психологическая разгрузка. А это гораздо лучше, чем когда люди, чувствуют себя никому не нужными и пьют с горя. Насколько приятнее, когда они улыбаются и делают из покрышек лебедей. Есть и неожиданный эффект от творчества: в Учме все бросили пить, стали украшать свои дворы, сообща сделали мостки для купания – это уже не наша инициатива, это инициатива местных жителей. Постепенно, мелкими шажками нам удается сделать жизнь отдельно взятого села чуть краше, чем она была до того. Это как благодарность! Деятельность нашего музея благодарная, она дает силы.
- Музей стал номинантом международного конкурса "Европейский музей года". Но в связи с коронавирусом все "сломалось", ты не поехала на церемонию награждения, а на следующий год будут новые номинанты, новые герои. И все? О вас забудут?
- Нет, раз в месяц мне приходят письма поддержки из оргкомитета ЕМА: "Нет-нет, мы о вас не забыли. Как только ситуация будет более благоприятной, мы наметим время, и обязательно встретимся". Это просто отложилось.
- И не исключено, что я сейчас разговариваю с человеком, который одержал победу в общеевропейском конкурсе "Музей года"?
- Мы будем лелеять такую надежду, потому что "Европейский музей года" – это музейный Оскар. Но говорить, что наш музей стал музеем года, нельзя. Стал ли он победителем? Вряд ли! Будем смотреть правде в глаза: мы вошли в шорт-лист примерно из 100 европейских музеев, и для нашего маленького музея это очень почетно. К нам приезжала комиссия, все проверяли очень серьезно. Но к победителю есть определенные требования. Как минимум, по инфраструктуре. Должен быть дополнительный досуг помимо самого музея: кафе, гостиницы. У нас этого нет, так что хотя бы по формальному признаку мы не сможем стать победителем.
Но там есть другие номинации, не прямо "победитель-победитель"…
- Победитель, но немножко?
- Да. Это было бы приятно. Но то, что нас оценили европейские музейные эксперты и выбрали в шорт-лист уже очень почетно. Это то, чего очень хотелось. А уж станем мы победителями или нет – как звезды лягут.
